Тот принялся за свои обычные отговорки:
— Я хотел только подвезти парня и вернуться в контору.
— Макс, ты выглядишь еще хуже, чем он. Сегодня у нас пикник, будет мясо на гриле. Оставайся, поспи и поужинай с нами.
Она просто стояла и улыбалась. И как всегда, Макс вздохнул, бросил ключи от машины на приборную панель и вышел на лужайку.
— Ты сделала картофельный салат?
— Конечно! — Лара поцеловала его в щеку и повела мужчин к дому. — Я пекла хлеб в честь приземления марсианской миссии, так что в доме страшно жарко, зато на веранде здорово.
Через час в доме было тихо. Мама Лара с Келли пошли собирать клубнику на соседней ферме, а Макс дремал в гамаке на веранде. Укия пробрался в дом, отрезал горбушку еще теплого хлеба, густо намазал ее ежевичным джемом и съел, запивая холодным молоком. Потом, позевывая после тяжелой ночи, поднялся к себе.
Когда-то семья мамы Джо была вполне состоятельной, и жили они в этом старом трехэтажном викторианском доме с просторными светлыми комнатами. Укии принадлежал весь чердак, хотя вещей у него было — кровать да шкаф. Когда мама Джо нашла его, он был слишком взрослым для игрушек, слишком неграмотным для книг и ни с кем особенно не сдружился, так что мячи, клюшки для гольфа и прочий спортивный инвентарь ему вроде не требовались. Долгое время его комната была почти пустой, теперь ее начали заполнять детективы и книги по криминологии — дань работе. Одну стену украшали вырезки из газет, премии, грамоты и благодарственные письма от людей, которым он помог, чьи жизни спас. Сейчас он касался их, пытаясь изгнать пустоту, которая начала копиться у него в душе. «Во всех этих делах, — сказал он себе, — я справлялся. Одно плохое дело не должно пятнать всю жизнь».
Память — странная штука. Казалось, он всегда был напарником Макса, а между тем он превратился из помощника по слежению в полноценного партнера во вполне определенный день. Тогда Макс удивил его мам, сообщив им, что повышение Укии — дело решенное, И еще он вспомнил, что это был последний раз, когда мамы отослали его наверх. Укия лежал в постели и слушал, как они с Максом кричат друг на друга и спорят о его будущем.
— Ты проделал это у нас за спиной! — уже в третий раз кричала мама Джо.
— Если хочешь, можешь думать так, тогда нам не о чем говорить. Но это неправда.
— Кто дал тебе право?..
— Хватит орать про мои права и прочую чушь, поговорим о важном. Ему уже восемнадцать или около того. Что он будет делать всю оставшуюся жизнь? Что может бывший маугли, у которого нет ни образования, ни водительских прав, ни свидетельства о рождении, ни социальной страховки, вообще никаких документов? Да ничего! Для закона его нет. А что с ним будет, если с вами что— то случится? Люди в очередь выстроятся, чтобы удочерить Келли, но об Укии никто не позаботится. Кому нужен восемнадцатилетний парень? Для социальной системы он ничто, и если у него в руках не будет дела, он не выживет. Сейчас у него есть только вы. Если в доме случится пожар или завтра вы разобьетесь на машине — он пропал. Я на своей шкуре знаю: беда всегда приходит неожиданно.
Джо и Лара не могли вымолвить ни слова. Макс очень редко говорил о своей погибшей жене. Помолчав немного, он опять заговорил, на этот раз спокойнее.
— Ему надо начать зарабатывать. Я могу взять его в напарники. У него будет хорошая зарплата, премии, льготы и даже пенсия.
Тут наступила тишина, и Укия понял, что мама Джо и мама Лара пытаются говорить одними взглядами.
— Он точно сможет получить лицензию?
Укия глубоко, с облегчением вздохнул и только тут понял, как хотел, чтобы мамы сказали «да», «возможно», хотя бы «мы подумаем и дадим тебе знать».
— Вы сказали, он пишет и читает достаточно хорошо, чтобы сдать стандартный школьный экзамен. Если так, с его-то памятью у него не будет никаких проблем с экзаменом штата Пенсильвания на лицензию частного детектива. Конечно, я помогу ему заниматься. Физическую часть он пройдет легко, теория будет сложнее, но мы справимся. Но вначале надо, чтобы суд признал его совершеннолетним. Вообще зафиксировал, что он есть. И нужна будет социальная страховка.
Укия не думал, что мама Джо пойдет на это, она ненавидела и боялась «систему». Он часто слышал, как она шепчет маме Ларе:
— Если они узнают, что он не усыновлен официально, его у нас заберут.
Когда Укия был помладше, эти таинственные «они» являлись ему в кошмарах. Он страшно удивился, когда мамы согласились.
Да, память — странная штука. Три года спустя, засыпая в своей постели, Укия понял: возможно, мамы согласились только потому, что врачи сказали маме Ларе, что через месяц она может умереть.
К ужину его разбудила Келли. Девочка взобралась на постель Укии и обняла его с такой силой, что он подумал: у человеческого ребенка не может быть столько локтей и коленей. Келли улыбнулась, поцеловала его, измазав ежевичным джемом, и потребовала, чтобы ее на закорках стащили во двор.
Укия вспомнил, о чем думал перед сном, и в итоге спустился в розовый сад мамы Лары, к могилке мисс Легконожки. Камень, стоявший на могиле, с тех пор передвинули, и Келли даже не подала виду, что помнит похороны. Порой Укия думал, каково это — иметь память ребенка.
Дойдя до овальной веранды, где смеялись чему-то его мамы и Макс, юноша пробежал полный круг, стуча ботинками по деревянному полу, и упал на верхней ступеньке.
— Еще! — потребовала Келли, чуть не задушив брата в объятиях.
Его спасла мама Лара.
— Келли, солнышко, пора ужинать. Иди умой лицо и руки.
Мама Джо обняла его, отпустила со словами: